С большим удивлением и интересом читала о Вашей юности, столь необычной для «барышни из хорошей семьи», как тогда выражались. Как Вам удалось так далеко отойти от проторенных женских дорожек того времени и состояться в совершенно мужском ремесле?

Конечно, родители, их воспитание. Именно они купили Вам первый велосипед (представляю, в начале ХХ века, какое было зрелище для самаркандских и ташкентских обитателей, видеть девушек на велосипедных прогулках).

Кажется, Вы совсем не занимались вышивкой — столь важной девичьей добродетелью… Вы предпочитали участие в научных экспедициях, зарисовки среднеазиатской архитектуры, лепку.

И родители посылают Вас учиться художеству сперва в Германию, потом, когда в 1914 началась Первая мировая война, в Москву.

Война всколыхнула всю тогдашнюю Российскую империю, множество девушек подалось в сёстры милосердия. История сохранила множество фотографий юных лиц в медсёстринских, почти монашеских одеждах — это было почти что модно. Но, как я знаю из разных источников, не все продержались на этой работе сколько-нибудь долго, особенно те, кто «из благородных». Гнойные бинты, отрезанные ноги, бред умирающих и, простите, «утки»… А Вы служили в солдатском госпитале, где всё, вероятно, было хуже, тяжелее и грязнее, чем в офицерском.

Мне не удалось найти в Ваших «Воспоминаниях» никакого европейского высокомерия, столь свойственного многим «господам-ташкенцам» и некоторым приезжим художникам, работавшим в Туркестане и позднее Средней Азии.

Никакого киплингианского «бремени белого человека»… Ваше восприятие Азии лишено так же любования и умиления экзотикой, оно органично и естественно, поскольку корнями уходит в Вашу ташкентско-самаркандскую юность и последующие жизнь и работу во Фрунзе.

В Ваших «Воспоминаниях» так немного сказано о Ваших детях и муже. Мануйлов Аполлон Александрович — Ваш товарищ, соученик, напарник по работе, соавтор памятника генералу Панфилову и многого другого. Ваш муж и отец Ваших детей. Если верить Википедии, он был сыном Александра Мануйлова, ректора Московского университета и министра Просвещения Временного правительства**.

Как Вашей семье с её дворянскими корнями удалось уцелеть во времена травли и гонений по классовому признаку? Наверное, удаленность тогдашнего Фрунзе помогла, волны террора ослабевали на «окраинах» СССР.

Впрочем, работавшим во Фрунзе в 1930-е Леониду Касаткину и Ласло Месарошу, Вашим коллегам по художественному цеху, это не помогло — их расстреляли в 1937-38 гг.

Да, Вы художник счастливой судьбы: Вы не умерли в тифозном вагоне в 1919 году по дороге в Ташкент, Вас минули кровавые тридцатые годы и «сороковые-роковые» …

Но к этому везению Вы добавили волю и нечеловеческую работоспособность. Вы в прямом смысле сами себя слепили и состоялись вопреки всем обстоятельствам сразу.

Вы не были единственной женщиной-скульптором в мире, но Вы стали первой женщиной этого ремесла в наших краях. Расхожее высказывание, что Первым всегда тяжело, содержит ещё второй план, что Первым можно сделать гораздо больше, чем тем, кто придёт потом. Отсутствие правил на изобразительно почти пустом незанятом месте, давало большие возможности, заставляло создавать всё по ходу, с колёс — формировать новые технологии, практики и новые правила.

Не так давно я поняла, что кроме многого прочего мы обязаны Вам появлением АНТИЧНОСТИ СОВЕТСКОЙ КИРГИЗИИ. Вы её придумали и воплотили.

Благородная сдержанность Вашего фриза на старой Прокуратуре самого высокого классицистского свойства. В масштабе СССР Вы не были единственной — на московской ВДНХ эстетика «советской античности» конструировалась немалым числом замечательных скульпторов и художников — там на вднховском павильоне Узбекистана Вы начинали свою восточно-античную тему.

Но здесь, на нашей земле, Вы были, вероятно, самой первой её проводницей. Вы не были новатором, во всяком случае, как те же Маяковский, Бурлюк или Экстер. Вы были из тех, кто доводил направление до канонического завершения.

Советская изобразительная мифология кроме общепринятого набора образов имела свои местные особенности. И дело не только в фенотипе героев, в декоре и одеждах… Это понимание некоторого внутреннего устройства местной жизни, самого её бытования.

На фризе Прокуратуры вылеплены не героические древние греки с приделанными азиатскими головами, а совершенно местные типажи мужчин и женщин, абсолютно аутентичных и этим прекрасных.